"В меня попали. Хорошо попали! Правый горит!" Голос ровный, спокойный, короткое молчание и приказ ведомому: "Уходи в облака!" "Уходи в облака!" - это приказ командира взмыть ввысь, чтобы не быть подбитым откуда-то взявшимся здесь переносным зенитно-ракетным комплексом.

Непокорный русский

Штурмовик "Су-25" полыхал пламенем, особенно его правая, подбитая часть. Самолет разваливался. Пилот майор Роман Николаевич Филипов нажал кнопку катапульты. Видел, что на земле спасения не будет; но непроизвольно хотел в последние секунды почувствовать землю, как если бы она была воронежская - его детства. Он видел фигуры, вскинувшие автоматы ("калашниковские, - подумал, - наши, да не в наших руках"); и верно, под парашют бежали явно не его товарищи - подбегали те, кто не щадил ни военных, ни мирных, ни старых, ни малых…

Через несколько мгновений он упал на каменистую землю Сирии.

Солнечная Сирия, страна античной Пальмиры, страна раннего христианства, страна арамейского языка, на котором проповедовал Спаситель! Ты была жемчужиной Средиземноморья, твои оазисы и пустыни обживали разные племена, разные религии, на твоих землях поднимались античные храмы, синагоги, церкви и мечети, по весне светлым дымом занимались твои виноградники, твои сады исходили персиковыми и лимонными ароматами, тебе цвести бы да цвести!

У него был боекомплект не для затяжного боя, несколько десятков пуль, и он бегло стрелял по набегавшим, пока его не ранило. А когда те были в нескольких шагах, выдернул чеку. Вечером мир узнал, что 3 февраля 2018 года в Сирии погиб еще один отважный русский летчик.

Вскоре заседала городская комиссия по историко-культурному наследию Воронежа, и первым пунктом стоял вопрос об увековечении памяти летчика. "А чего мы спешим? Ему еще и Героя не дали" - опередил других ученый-краевед. Тут же последовало ответное - бесспорное: тридцатитрехлетний погибший летчик не перестает быть героем от того, что ему звание Героя еще не присвоили. По справедливости надо назвать его именем не только школу, в которой он учился, но и улицу, и близкий сквер, и загородную лыжню, на которой он часто побеждал.

Вернувшись после заседания комиссии из центра города на его северную окраину, я свернул к школе № 85, в которой прошли ученические годы Романа, приник к прутьям железной ограды, глядя в окна третьего этажа, где в актовом зале прежде выступал перед старшеклассниками не раз. Рассказывал о разных исторических событиях, но тематически характер выступлений был повторяем - "о подвигах, о доблестях, о славе". А на одной из встреч, посвященной освобождению Воронежа от войск вермахта, увидел несколько совсем детских головок.

Особенно запомнился один, миловидный, с забавным чубчиком, сидевший в первом ряду и с любопытством вслушивающийся в каждое слово. Среди прочего рассказал я и о родственнике моей жены, летчике Викторе Калинине, уроженце воронежского села, который в одном из боев на Курской дуге был подбит, но смог приземлиться. Когда враги уже мчались к горевшему штурмовику, рядом с ним приземлился наш истребитель и раненого командира эскадрильи отчаянный пилот перетащил в свой "ястребок", который под густым смерчем пуль взял разбег и взлетел. Тогда судьба к нашему родственнику-летчику была благосклонна, но вскоре он погиб в небе близ Киева. Увы, не все самолеты возвращаются…

Перекличка поколений

Гроб с телом летчика Филипова отправляли из Москвы на малую родину. В Воронеж печальный самолет должен был прибыть в одиннадцать утра. Заранее выйдя из дома, я направился в "Рощу Сердце", - именно так она именовалась на военных картах. Покатая горка с крепкими дубами и вязами, от корней до крон израненными при обороне Воронежа. По ней спускались вниз начинающие лыжники, а через сосняк пролегала трасса, на которой Роман, будущий летчик, поставил свой первый рекорд, став победителем в лыжных соревнованиях.

Прощание с ним должно было состояться в военном городке, в приспособленном под офицерский клуб культурно-развлекательном центре "Северный". Не могло не отозваться резью в сердце столь неуместное в такой день словцо "развлекательный", но, верно, не красными стенами значим дом, а его наполняющими людьми. Воронеж сильно замело, но люди стоят - час, другой.

Мой старший сын - тоже из военной авиационной сферы. Служивший в Сибири, летавший в Таджикистан и на иные грозные границы былого Союза, написавший гимн авиационного полка… Он тоже ушел молодым. И, может, еще и от тоски по сыну, за годы попригасшей, а в этот день гнетуще о себе заявившей, было так тяжело, что я, зайдя после прощания с Романом домой передохнуть, будто ремнями опутанный, долго не мог подняться. Но потом все-таки пересилил свое недомогание и встал, чтобы уже на кладбище отдать ему еще один поклон.

Главное городское кладбище, со странным названием: Коминтерновское… Коминтерн ушедших поколений. На прикладбищенской пяди - снова масса людей. И снова слал я мысленное спасибо воронежцам, этим дедушкам и бабушкам, этим рядовым учителям, врачам, этим молодым парням и девушкам. Промозглым февральским днем, подчас легко одетые, они выстояли - кто полдня, а кто - и весь день.

После отпевания в храме в честь иконы Божией Матери "Взыскание погибших" траурный кортеж двинулся по главной аллее. У площадки погибшим военным летчикам большая часть людского потока была приостановлена курсантской заградительной шеренгой - к могиле допускались только родственники и военные. Прозвучал гимн страны, прогремели залпы прощального воинского салюта, колонны военных прошли скорбно-торжественным маршем с поднятыми в наклон знаменами. Раздались потрясающие звуки "Прощания славянки", заградительная шеренга военных раздвинулась, и к могиле потянулись земляки Романа.

Час миновал, а на могильный холмик ложились все новые и новые гвоздики…

Стало темнеть, а я все никак не мог уйти. На Аллее Славы - могила моего отца, за штурм имперской рейхсканцелярии представленного к званию Героя Советского Союза. Теперь в сотне метров от отцовой могилы упокоился в родной земле летчик - Герой России, который ровно на семьдесят лет моложе моего отца. Оба они в разные времена сражались "ради жизни на земле".

В этом медленном (одновременно тягостном и умиротворяющем) хождении в сердцевине кладбища мне вспоминались встречи с летчиками, защищавшими небо в годы Великой Отечественной войны. Они рассказывали, как мало их выжило, и сколько их шло на таран, горело в подбитых воздушных машинах, разбивалось при ударе о родные и чужие холмы.

Мысленному взору предстал штурмовик "Ил-2" на постаменте близ проходной Воронежского авиационного завода, где я работал корреспондентом малотиражки; вспомнились отцовы встречи с летчиком-асом, трижды Героем Советского Союза Иваном Кожедубом, с которым они сражались под Одессой и Яссами; припомнились и мои встречи с "авиационными" маршалами в монументальном здании Министерства обороны на Фрунзенской набережной, когда участвовал в создании книги о Второй воздушной армии, начинавшей свой ратный путь над Воронежем.

Души, как белые птицы

А еще схватила меня давней тоской беда сорок второго в селе Семилуки… Подбитый штурмовик, беспомощный советский летчик на огороде русской крестьянки, которая вместе с матерью и детьми оттащила его от горящего самолета, затем в избе дала переодеться в мужнину одежду и указала как по оврагу уходить дальше, к своим. Скоро нагрянувшие гитлеровцы, не добившись от нее, куда девался летчик, расстреляли ее с малыми детьми и старой матерью.

Роман бывал в селе Семилуки. Десятиклассник испытал тогда тяжелейший стресс, ибо он, юношески чистый и прямодушный, случившееся не мог объяснить ни логически, ни житейски, он только чувствовал драму своего народа, в которой в нераздельное, неразрываемое связывались нити извечной русской жалости, душевной сострадательности, жертвы, долга и едва ли объяснимого чувства Родины.

И тогда же он, десятиклассник, дал себе слово трижды без передышки переплыть Дон у Семилук, где на высоком приречном бугре возвышался памятник Второй воздушной армии. Переплывет трижды - значит, пойдет по стопам отца, военного летчика. Как и задумал - переплыл! И поднялся к памятнику летчикам, что сбивали фашистских асов и сами были сбиваемы в воздушных боях близ Воронежа.

Наверное, он любил наблюдать, как в вечернем небе над Воронежем четко и влекуще ложились бело-розовые полосы - инверсионные следы от эскадрилий, которые базировались на военных аэродромах Воронежской земли. Он знал и бывшие, и нынешние летные поля - Борисоглебск, Россошь, Бутурлиновка… Он знал всех прославленных летчиков, породненных с воронежскими землей и небом, он жадно читал о них - не только о Чкалове, Громове, Талалихине. И уже знал, что любой воздушный бой не обходится без потерь…

Последний вздох кладбища: уходя, я услышал, как с высокой березы взметнулись ночные птицы. Конечно, они не были ангелами света, но я подумал: еще сорок суток и уже заявит о себе весна, почки проклюнутся в кронах кладбищенских вязов, лип и берез, и, быть может, белые невиданные птицы взметнутся и воспоют в светлой точке иного мира. Белые птицы, души недавно погибшего в Сирии летчика, моего земляка, а еще - моего старшего сына, посвятившего военной авиации половину своей короткой жизни, и моего отца, невероятно как не погибшего под германскими бомбами и при обороне Севастополя в сорок втором, и в дальнейшем долгом наступлении, а после десятки лет бывшего директором школы, то есть воспитателем честной, мужественной молодости.

Возвращаясь в поздний час с кладбища, я не мог не остановиться у свидетельницы детства, отрочества и юности Романа. Школа была погружена в сумрак, но некий тихий свет исходил от ее окон. И я, отбросив сумятицу мыслей и чувств, подумал в надежде об одном: "Быть может, Бог даст мне времени, здоровья и сил еще раз побывать здесь, где прежде не единожды выступал. Я был бы краток, как если бы в последний свой час. Я бы сказал "спасибо" всем бывшим и настоящим учителям, пожелал бы им не забывать благодатных научений и свершений русской классической школы, пожелал бы добра и мира всем учащимся, их матерям и отцам!"

Господи, помоги малышке, дочери Романа Филипова, вырасти в любви, добре, чувстве веры и памяти о своем отце, своем городе, своей Родине, о мире землян, который так мал, тревожен и просит защиты. Дай силы отцу и матери погибшего, молодой жене-вдове и сестре его. Помоги отцам и матерям погибающих. Помоги всем, чающим света и справедливости!...