Несогласованность действий авиаторов особенно очевидна при организации поисково-спасательных операций, когда теряется очередной летательный аппарат - неважно, сбивают ли его или он терпит аварию по иным причиным. В миф о высокой отлаженности здешней "системы спасения" могут поверить лишь профаны. Немало среди них и журналистов, каковых с удовольствием приглашают на всевозможные учения, где разыгрываются красочные шоу под девизом "Найти и спасти". На самом же деле организация спасения сбитых или потерпевших аварию экипажей далека от совершенства.

Достаточно сказать, что для поиска пилота одного из сбитых над Чечней Су-25 вертолеты в воздух подняли спустя два часа - и это считалось хорошим результатом: случалось, что поиски не начинали несколько дней. Да и результативность таких поисково-спасательных операций, увы, не слишком велика. Пропавший 3 февраля этого года в Чечне боевой вертолет Ми-24, принадлежащий погранслужбе, с тремя членами экипажа ищут по сей день. Точнее, регулярно издают пресс-релизы о ведущихся поисках. А 7 февраля разбился и сам поисковый Ми-8, уже армейский. Случаи, когда пилоты погибших самолетов, так и не дождавшись помощи, попадают в плен к боевикам, на этой войне нередки.

Как предельно емко выразился знакомый пилот, "мы - одноразовое изделие, нас спишут и забудут сразу после падения, наши семьи кинут прозябать в нищете на другой день после похорон, если до них вообще дойдет...".

Это далеко не пустые слова. Даже в Федеральной погранслужбе, ведомстве, о котором говорят как о силовой структуре, которая отличается относительно бережным и внимательным отношением к собственному личному составу, летчики с горечью говорят о стандартно-потребительской психологии командования: жив - паши, умер - забыт.

Вот пример: 3 февраля этого года при выполнении полета по маршруту Тусхорой - Владикавказ пропал вертолет Ми-24 ФПС с экипажем из трех человек: майором Анатолием Кирпаневым, штурманом звена капитаном Василием Томинцом и летчиком-штурманом лейтенантом Дмитрием Золиным. Формально летчики по сей день считаются пропавшими без вести: не удалось найти ни машину, ни какие-либо следы членов экипажа. Поначалу была надежда, что офицеры выжили и находятся в плену у боевиков: последние об этом заявляли, верно называя имена пропавших и предлагая обмен. Но обмен не состоялся, и теперь пограничники гадают, блефовали боевики или нет. Номера документов, имена, фамилии и звания они сообщили верные, хотя и попутали жетоны. Однако на этом ясность и кончается: авиационное командование ФПС отчего-то тему трогать не желает. Так или иначе, но по юридическим нормам должно пройти два года, прежде чем в судебном порядке пропавшие будут признаны погибшими, а их семьям назначены пенсии. До этого момента, опять-таки по всем нормам, семьи пропавших должны получать за них положенное денежное довольствие. Однако 31 июля 2002 года, без малого через полгода, семьи были сняты с довольствия. То есть, проще говоря, их оставили без средств к существованию, поскольку пенсия "по потере кормильца" может быть назначена им не ранее февраля 2004 года! И этот случай вовсе не вопиющий, а вполне обычный для авиации, причем отнюдь не только пограничной. Семьи пропавших (мало кто сомневается, что экипаж погиб) живут в захудалом военном городке на казенных квартирах, работы там нет по определению. Более того, тот экипаж считался здесь "прикомандированным", и для командования той части и сами вертолетчики, и их семьи - чужие.

Но с того же аэродрома на боевые задания летают и другие экипажи. И какой урок может быть убедительнее, чем полученный пилотами в этой истории: "Их использовали и кинули, так же будет и с нами..."...